О тебе, все части

Фонари зажигают свой свет, безучастно и бледно,
отражаясь в пространстве, где лето — и слово — бесследно.
В кофейне напротив, за столиком возле гардины,
кто-то пишет письмо, сквозь время посылая седины -

в этом облике кожа пропитана отечеством и тоскою.
Это ты - по проспекту идёшь, не зная, что делать с собою,
пока поезда звон, как набат, облачает тиранство,
возвещая о вечном и двуликом своём постоянстве.

Этот город - пустой, только ветер гоняет газету,
словно ищет виновных в распаде очередного совета,
и твой шаг затихает, становится частью молчанья
этой долгой зимы, не знающей конца и прощанья.

Это ты - заходишь в подъезд, на стенах чужие признанья:
имена и краски от тех, кто отрицал само отрицание.
Следом скрипучая дверь, как последняя нота в сонате,
закрывает тебя в этой серой квадратной палате.

Это ты - включаешь торшер, и по комнате движутся тени,
удлиняя предмет до уровня подъездной ступени,
посмотришь на стул, ощущая его равнодушье
к этой сумме минут, превративших время в оружие.

Это ты - тишина, что плотнее любого предмета,
заполняешь собою угла, как не может заполнить кассета.
Это ты - просто сидишь, превращаясь в деталь интерьера
в этой точке пространства, где кончилась прошлая эра.

И неважно, что я еще помню, как склонялась твоя голова,
как рождались в молчании самые главные в мире слова,
поверь в небеса над твоей головой, безучастно и строго,
пока уводит меня от тебя в никуда та же самая, в общем, дорога.

Мне идти по проспекту, где тени длиннее,
где казалась любая скамейка и твёрже, и злее,
где в витринах кафе отражался твой профиль смурной,
где весь мир становился огромной стеклянной стеной.

Ох, как ты живёшь, так смело этот груз неся
наблюдая как твоя боль вмещается в жалкие полчаса
излюбленные в июне, и растянутые по февралю.
Мир тебя благословил, и я - благословлю.

Я не знаю тебя, как и ты меня без этих строк,
скажи: исходя из всего - я был так же жесток,
подобно тому, кто сумел твои часы сократить?
Тридцать одна минута. Пришло время простить.

Невозможно забыть утрату, взаправду считая её смыслом жизни.
Даже если просто её создать в очередной головной бреда мысли,
после развеять, едва вздохнув на время, и дав воплотиться сначала.
Я пишу для тебя: та, или тот, кого солнце с ливнем венчало.

Невозможно забыть утрату, если именовать её учением Христова.
Это как выбить себе лодыжки, и потом стоять на них снова,
наблюдая за редкими прохожими, что так прямо ходили,
молча завидовать их прямоте, как с детства учили.

Невозможно забыть утрату, дав ей лицо, и отчество -
из инициалов следует имя, а из имени - творчество.
Неважно как: слова, картины, взгляд, или просто строки.
Я люблю лично писать, а ты - того, кто был таким же жестоким.

Невозможно забыть утрату, называя её своим детством -
вспоминать смотря в стену, и когда сам решил как одеться,
не имея понятия какой градус будет сегодня этой зимой,
при ветрах, что всю свою жизнь гоняться лишь за тобой.